Кричат: «Почему?» да «За что?».

Да потому, что люди обречены на самоистребление. На самоуничтожение. Какие глобальные катаклизмы? Да вы только задумайтесь, это не природа карает. Это последствия того, что было сделано.

Люди склонны по одному представителю судить обо всей семье. Не все понимают, что среди овец может затесаться волк.

Люди разные. Есть хорошие, есть плохие. Есть умные, и есть глупые. Есть благородные, смелые, просто выдающиеся, но есть те, и таких излишне много, что хуже животных.

Людям лучше быть в одиночестве. Масса людей – это стадо. Стадо выбирает из уже существующих или придумывает модель поведения. Задает мерку. Те, кто не влезает – для них уроды. На таких косятся на улице. Про таких ходят слухи. Таких травят.

Люди очень быстро меняются. Люди сейчас мыслят иначе, чем двести лет назад. Да, об одном и том же. Но мышление изменилось. И люди не понимают, что мир за пределами их трех комнат, за пределами их города, не успевает за ними. Люди возмущаются. И принимаются менять его силой.

---

Провела вчера замечательный вечер у знакомых моего отца.

Была вкусная лазанья, вкусный пирог, интересный разговор о самых разных вещах, просмотр фотографий с Ладоги и из Порвоо, песни под гитрау, красное вино, улыбки и еще одно очень приятное знакомство

---

Вспомнила, кого мне напоминает Рокэ Алва

Знаете, есть такая писательница, Дафна Дюморье. У нее есть книга "Королевский генерал". Ричард Гренвил и Рокэ Алва, по-моему почти одно лицо

---

http://www.unicef.fi/_media/videot/jyrki_en.swf

---

Была я сегодня в Питере.

Если честно, как-то невдохновляюще много ходила.

Завтра еду в Сестрорецк на заливкупаться, с утра с самого.

---

Если честно, я устала от слэша. Все пейринги уже измусолены по сотне раз. Пожалуй, есть только несколько авторов, кого я бы еще стала читать - это Абисс и его слэш по Кэртианне, Mater Erestor причем в оригинале, Эрл Грей и ВСЕ!!!!! От пейрингов с фэанариони меня и раньше подташнивало, а после двух недель, когда я от скуки перечитывала Клода & Марго, Эрликона и проч. и проч., поняла, что это уже просто скучно. Ну, может, если Мелф или Крейди напишут что-нибудь... Ну даже не знаю. Порнуха уже достало. Пусть слэш будет либо умным, либо хорошо написанным.

---

Работать до седьмого пота, жить на краю,

умереть молодым в страшных мучениях,

а после отправиться прямиком в ад –

это какой-то неправильный рок-н-ролл!

Мэрилин Мэнсон

Пожалуй, самое яркое событие в моей жизни произошло почти год назад – двадцать четвертого сентября две тысячи пятого года. Как сказал Михаэль Друкер, шведский режиссер, работающий в Финляндии: «У человека есть какие-то воспоминания, которые он хранит, как ценности в банке. Иногда достает, чтобы полюбоваться ими и радуется, что они у него есть». Это воспоминание – из разряда вот таких.

Но недавно я задумалась, что же мне так нравится в этой группе?

Я стараюсь быть объективной – они не гении в музыке. Юсси Вуори – просто неплохой барабанщик, чьи огрехи компенсируется впечатляющей практикой – более шестнадцати лет за установкой. Тимо Питканен – всего лишь ритм-гитарист, каких сейчас много. Арчи – ничем не выделяющийся по своей игре из батальонов других басист. Паси Йяяскеляйнен – неплохой лид-гитарист, но не больше. Юрки Линанкиви может и не всегда точно взять звук, голос у него иногда слишком низок.

Словом, группа, которая обречена быть одной из многих, с узкой группой фанатов в родной стране. Они не сделали ничего такого, чтобы стать теми, кем стали.

А я вот что скажу вам: их успех в том, что они умеют быть искренними. Очень редкое качество. Очень часто песни бывают даже со смыслом, даже хорошо и профессионально исполнены, но души в этой музыке, в этих словах нет. Исполнитель не выкладывается, когда выходит с композицией на сцену. Феномен 69 глаз – они поют о себе, об окружающем мире (пусть со свойственным Юрки и Паси черным юмором, который слушатели обычно пропускают или попросту не видят) искренне. Пусть не всегда мы понимаем их. Но они это делают.

И еще им помогает их мастерство. Сегодня можно, поиграв месяц, назвать себя профессионалом. Таким людям я говорю мое презрительное «фи!». Я не профессиональный музыкант, только в далеком детстве я занималась игрой на фортепиано три с половиной года, так что могу судить неверно, но вот что: профессионализма можно не достичь и за годы. Даже у гениев все может не получиться с первого раза. «Глаза» в настоящем составе на сцене уже шестнадцать лет. И все это время, даже уже став знаменитыми в определенном круге людей, они продолжали совершенствоваться и учиться.

Но все это я пишу не потому, что хочу разложить одну из наиболее любимых мною команд по полочкам.

Я все это, во-первых, к тому, что музыка стала так редко цеплять за душу, переживать, чувствовать, что просто страшно. Группы приходят из ниоткуда и уходят в никуда. Музыка стала проходным двором.

И, во-вторых, и совсем не в главных, потом что это скорее для поклонников и поклонниц Глаз. С ужасом поняла, что они стареют. Да, им уже давно не двадцать пять, и даже не тридцать. Но какой-то липкий страх поселился в сердце, когда на одной из фотографий я увидела, что у Юрки появилась седина. А что будет, если (не дай Эру, убереги валар!!!) они уйдут? Кто придет на смену им и многим таким же, как они? Тем, кому уже ближе к сорока? А таких сейчас большинство. Молодых и талантливых музыкантов нет. Всем молодым как минимум двадцать пять, а то и больше. Да и большинство из них играют для узкого круга посвященных (менестрели, например). Многим молодым и талантливым не хватает возможностей оттачивать свою игру, совершенствоваться. Проблема, дорогие мои.

---

Теперь я и на ЖЖ, думаю, там буду писать больше, чем здесь, но меньше, чем на ЛИ.ру, где мой основной днев.



http://uialven.livejournal.com/

---

Вы не поверите, госопда, но ЭТО Йаванна. Остальное по ссылке http://fan.theonering.net/middleearthtours/govar.html

---

Женский разговор

Женский разговор

В деревне у бабушки посреди зимы Вика оказалась не по своей доброй воле. В шестнадцать годочков пришлось делать аборт. Связалась с компанией, а с компанией хоть к лешему на рога. Бросила школу, стала пропадать из дому, закрутилась, закрутилась... пока хватились, выхватили из карусели уже наживлённая, уже караул кричи. Дали неделю после больницы отлежаться, а потом запряг отец свою старенькую "Ниву" и, пока не опомнилась, к бабушке на высылку, на перевоспитание. И вот второй месяц перевоспитывается, мается: подружек не ищет, телевизора у бабушки нет, сбегает за хлебом, занесёт в избу дров-воды и в кровать за книжку. Темнеет мартовским вечером в восьмом часу, а электричество... прошли те времена, когда электричество всякую минуту было под рукой. Сковырнули за-ради него ангарские деревни, свалили как попало в одну кучу, затопили поля и луга, порушили вековечный порядок всё за-ради электричества, а им-то и обнесли ангарские деревни, пустив провода далеко в стороне. Выгоняли его при старых порядках для местных нужд из солярки, а солярка теперь сделалась золотой, требует прорвы денег. Утром посветят, чтобы на работу отправить, а вечером не всегда... Наталья по-старушечьи укладывается рано, вслед за солнышком; Вика поскрипит-поскрипит на продавленной пружинной кровати и тоже затихнет.

Девка она рослая, налитая, по виду вправду в бабы отдавай, но умишко детский, несозревший, голова отстаёт. Всё ещё по привычке задаёт вопросы там, где пора бы с ответами жить. И вялая, то ли с ленцой, то ли с холодцой. Скажешь сделает, не скажешь не догадается. Затаённая какая-то девка, тихоомутная. Распахнутые серые глаза на крупном смуглом лице смотрят подолгу и без прищура, а видят ли они что не понять.

В этот вечер не спалось. Бывает же так: как из природы томление находит, как неоконченное что-то, зацепившееся не даёт отпущения ко сну. Вздыхала, ворочалась Наталья; постанывала, крутилась Вика, то принималась играть с котёнком, то сбрасывала его на пол. За беленькими тонкими занавесками в двух окнах, глядящих на Ангару, мерцал под ранним месяцем ранний вечер. Сбилось со своего сияния электричество и опять увидели небо, запотягивались, как всякая Божья тварка, за солнышком, стали замечать, когда скобочка молодого месяца, когда полная луна.

День отстоял на славу солнечный, яркий, искристо играли тугие снега, берущиеся в наст, звенькало из первых сосулек, загорчил первым подтаем воздух. За Ангарой после заката долго горело растекающееся зарево и долго томилось, впитываясь внутрь, долго потом уже новым, не зимним, мягким пологом лежала по белому полю нежная синева. Но ещё до темноты взошло и разгорелось звёздное небо с юным месяцем во главе и пролился на землю капельный, росистый сухой свет.

Нет, не брал сон, ни в какую не брал. Истомившись, бабушка и внучка продолжали переговариваться. Днём



Наталья получила письмо от сына, Викиного отца. Читала Вика: собирается отец быть с досмотром. Из-за письма-то, должно быть, и не могло сморить ни одну, ни другую.

Уеду, ещё днём нацелилась Вика и теперь повторила: Уеду с ним. Больше не останусь.

Надоело, выходит, со мной, со старухой?

А-а, всё надоело.

Ишо жить не начала, а уж всё надоело. Что это вы такие расхлябы без интереса к жизни?

Почему без интереса? то ли утомлённо, толи раздражённо отозвалась Вика. Интерес есть...

Интерес есть скорей бы съесть. Только-только в дверку скребутся, где люди живут, ауж надоело!.. В дырку замочную разглядели, что не так живут... не по той моде. А по своей-то моде... ну и что хорошо выходит?

Надоело. Спи, бабуля.

Так ежели бы уснулось... Наталья завздыхала, завздыхала. Ну и что? не отступала она. Не тошно теперь?

Тошно... Да что тошно-то? вдруг спохватилась Вика и села в кровати. Что?

Ты говоришь: уедешь, отвечала Наталья, а мы с тобой ни разу и не поговорили. Не сказала ты мне: еройство у тебя это было али грех? Как ты сама-то на себя смотришь? Такую потрату на себя приняла!

Да не это теперь, не это!.. Что ты мне свою старину! Проходили!

Куда проходили?



В первом классе проходили. Всё теперь не так.

Сейчас важно, чтобы женщина была лидер.

Это кто ж такая? Наталья от удивления стала подскребаться к подушке и облокотилась на неё, чтобы лучше видеть и слышать Вику.

Не знаешь, кто такая лидер? Ну, бабушка, тебе хоть снова жить начинай. Лидер это она ни от кого не зависит, а от неё все зависят. Все бегают за ней, обойтись без неё не могут.

А живёт-то она со своим мужиком, нет? Всё равно ничего не понять, но хоть это-то понять Наталье надо было.

Вика споткнулась в растерянности:

Когда ка-ак... Это не обязательно.

Ну прямо совсем полная воля. Как у собак. Господи! просто, как через стенку, обратилась Наталья, не натягивая голоса. Ох-ох-ох тут у нас. Прямо ох-ох-ох...

Вика взвизгнула: котёнок оцарапал ей палец и пулей метнулся сквозь прутчатую спинку кровати на сундук и там, выпластавшись, затаился. Слышно было, как Вика, причмокивая, отсасывает кровь.

А почему говорят: целомудрие? спросила вдруг она. Какое там мудрие? Ты слышишь, бабушка?

Слышу. Это не про вас.

А ты скажи.

Самое мудрие, сердито начала Наталья. С умом штанишки не скидывают. Она умолкла: продолжать, не продолжать? Но рядом совсем было то, что

могла она сказать, искать не надо. Пусть слышит девчонка кто ещё об этом ей скажет. К нему прижаться потом надо, к родному-то мужику, к суженому-то. И подчеркнула "родного" и "суженого", поставила на подобающее место. Прижаться надо, поплакать сладкими слезами. А как иначе: всё честь по чести, по закону, по сговору. А не по обнюшке. Вся тута, как Божий сосуд: пей, муженёк, для тебя налита. Для тебя взросла, всюю себя по капельке, по зёрнышку для тебя сневестила. Потронься: какая лаская, да чистая, да звонкая, без единой без трещинки, какая белая, да глядистая, да сладкая! Божья сласть, по благословению. Свой он и есть свой. И запах свой, и голос, и приласка не грубая, как раз по тебе. Всё у него для тебя приготовлено, нигде не растеряно. А у тебя для него. Всё так приготовлено, чтоб перелиться друг в дружку, засладить, заквасить собой на всю жизнь.

Что это ты в рифму-то?! Как заучила! перебила Вика.

Что в склад? Не знаю... под душу завсегда поётся.

Как будто раньше не было таких... кто не в пер

вый раз.

Были, как не были. И девьи детки были.

Как это?

Кто в девичестве принёс. Необмуженная. До сроку. Были, были, Вихтория, внученька ты моя бедовая,

с истомой, освобождая грудь, шумно вздохнула Наталья. Были такие нетерпии. И взамуж потом выходили. А бывало, что и жили хорошо в замужестве. Но ты-то с лежи супружьей поднялась искриночкой, звёздочкой, чтоб ходить и без никакой крадучи светить. Ты хозяйка

там, сариса. К тебе просются, а не ты просишься за-ра-ди Бога. А она со страхом идёт, со скорбию. Чуть что не так вспомнится ей, выкорится, что надкушенную взял. Будь она самая добрая баба, а раскол в ей, терния...

Трения?

И трения, и терния. Это уж надо сразу при сговоре не таиться: я такая, был грех. Есть добрые мужики...

Ой, да кто сейчас на это смотрит, с раздражением отвечала Вика и заскрипела кроватью.

Ну, ежели не смотрите ваше дело. Теперь всё ваше дело, нашего дела не осталось. Тебе лучше знать.

И замолчали, каждая со своей правдой. А какая у девчонки правда? Упрямится, и только. Как и во всяком недозрелом плоду кислоты много.

За окном просквозил мотоцикл с оглушительным рёвом, кто-то встречь ему крикнул. И опять тихо. Наталья бочком подъелозилась к спинке кровати и отвела рукой занавеску. Ещё светлее стало в спальне отцеженным, слюдянистым светом.

Зачем ты? Закрой! встревоженно встрепену

лась Вика.

Тонко, из звёздной волосинки назревший, висел месяц. И скрадывал где ещё звёздочка зазевалась. Полнится каждую ночь, полнится, пока не наберётся в круглую сытую луну. Избы на другой стороне улицы стояли придавленно и заворожённо ни дымка, ни огонька, ни звука. Снежные шапки на крышах, подтаявшие за день, сидели набекрень и леденисто взблескивали под могучим дыханием неба. Такое там царило безлюдье, такая немота и такой холод, так искрилось небо над оцепеневшею землёй и такой бедной, сиротливой показалась земля, что Наталье стало не по себе. Опустив занавеску и уползая под одеяло, она прошептала: J

Господи, помилуй...

Что там, бабушка? не поняла Вика.

Везде там, внученька, Господи, помилуй...

Ты что больше ничего не видела?

Нет. Спи.

Не сразу, через молчание, через вздохи, совсем по-бабьи:

А у вас как с дедушкой было?

Наталья далеко была, не поняла:

С дедушкой? Что было?

Ну, как в первый раз сходились? Или ты забыла?

Наталья вздохнула так, что показалось поднялась с кровати. Пришлось во-он откуда возвращаться, чтобы собраться с памятью. И сказала без радости, без чувства:

Мы невенчанные легли. Это уж хорошего мало.

Повенчаться к той поре негде было, церквы посбивали.

Взяла я под крылышко свои восемнадцать годочков, перешила старое платье под новое вот и вся невеста. Год голодный стоял. Выходили в деревне и в шестнадцать годочков, как тебе... Так выходили доспевать в мужних руках, под прибором... Наталья сбилась и умолкла.

Ну и что с дедушкой-то? настаивала Вика.

А что с дедушкой... Жили и жили до самой войны. У нас в заводе не было, чтоб нежности друг дружке говорить. Взгляда хватало, прикасанья. Я его до каждой чутельки знала.

У вас и способов не было...

Чего это? слабо удивилась Наталья. Ты, Вих-тория, не рожала... Как пойдёт дитёнок, волчица и та в разум возьмёт, как ему помогчи. Без дохторов, без книжек. Бабки и дедки из глубоких глубин укажут.

У людей пожеланье, угаданье друг к дружке должно быть, как любиться, обзаимность учит. Тяготение такое. У бабы завсегда: встронь один секрет, а под ним ещё двадцать пять. А она и сама про них знать не знала.

Это правильно, подтвердила Вика. А уж что подтверждала надо было догадываться. Женщина теперь сильнее. Она вообще на первый план выходит.

Да не надо сильнее. Надо любее. Любее любой.

Бабушка, ты опять отстала, ты по старым понятиям живёшь. Женщина сейчас ценится... та женщина ценится, которая целе-устремлённая.

Куда стреленая?

Не стреленая. Целе-устрем-лённая. Понимаешь?

Рот разинешь, кивала Наталья, так и стрелют, в самую цель. Об чём я с тобой всюю ночь и толкую. Такие меткачи пошли...

Вика с досады саданула ногой по спинке кровати и ушибла ногу, утянула её под одеяло.

Ты совсем, что ли, безграмотная? охала она. Почему не понимаешь-то? Целе-устрем-лённая это значит идёт к цели. Поставит перед собой цель и добивается.

А чтобы добиться, надо такой характер иметь... сильный.

Устраиваясь удобнее, расшевелив голосистые пружины кровати, Наталья замолчала.



Ну и что, сказала потом она. И такие были. Самые разнесчастные бабы. Это собака такая есть, гончая порода называется. Поджарая, вытянутая, морда вострая. Дадут ей на обнюшку эту, цель-то, она и взовьётся. И гонит, и гонит, свету не взвидя, и гонит, и гонит. Покуль сама из себя не выскочит. Глядь: хвост в стороне, нос в стороне, и ничегошеньки вместе.

Бабушка, ну ты и артистка! При чём здесь гончая?

И где ты видала гончую? У вас её здесь быть не может.

По тиливизиру видала, смиренно отвечала Наталья. К Наде, к соседке, когда схожу вечером на чай, у ней тиливизир. Всё-то всё кажет. Такой проказливый, прямо беда.

И гончую там видала?

И гончую, и эту, про которую ты говоришь... целеустремлённую... Как есть гончая на задних лапах. Ни кожи, ни рожи. Выдохнется при такой гоньбе кому она нужна? Нет, Вихтория, не завидуй. Баба своей бабьей породы должна быть. У тебя тела хорошая, сдобная. Доброе сердце любит такую телу.

Всё не о том ты, задумчиво отвечала Вика.

Всё теперь не так.

Котёнок спрыгнул с её кровати, выгибая спинку, с поднятым хвостом вышагал на середину комнаты и, пригнув голову, уставился на окно, за которым поверх занавески играло ночное яркое небо. Звёздный натёк застлал всю комнату, чуть пригашая углы, и в нём хорошо было видно, как котёнок поворачивает мордочку то к одному окну, то к другому, видна была вздыбившаяся пепельная шёрстка и то, как он пятится, как неслышно бежит в кухню.

Не о том, согласилась с внучкой Наталья. "Хочешь не хочешь, а надо сознаваться: всё тепери не так.

На холодный ветер, как собачонку, выгнали человека, и гонит его какая-то сила, гонит, никак не даст остановиться. Самая жизнь гончей породы. А он уж и привык, ему другого и не надо. Только на бегу и кажется ему, что он живет. А как остановится страшно. Видно, как всё кругом перекошено, перекручено..."

Тебя об одном спрашиваешь, ты о другом, с обидой сказала Вика, не отставая: что-то зацепило её в этом разговоре, чем-то ей хотелось успокоить себя.

Про дедушку-то? вспомнила Наталья. Ну так а что про дедушку. Твой-то дедушка и не тот был, с которым я до войны жила...

Как не тот? поразилась Вика.

Ну а как ему быть тому, если того на войне убили, а твой отец опосле войны рождённый? Ни того, ни другого давно уж нету, но сначала-то был один, а уж потом другой. Сначала Николай был, мы с ним эту избёнку, как сошлись и отделились от стариков, в лето поставили. Здесь дядья твои, Степан да Василий, родились, Николаевичи. Отсюда он, первый-то дедушка, на войну ушёл. А второго дедушку, твоего-то, он же,

Николай, мне сюда послал.

Как сюда послал? Ты что говоришь-то, бабушка? Вика рванула кровать, как гармонь, и уселась, наваливаясь на спинку и подбивая под себя подушку. Ты расскажи.



Что делать: заговорила надо рассказывать. Наталья подозревала, что младшие её внуки мало что знают о ней. Одного совсем не привозили в деревню, Вика же была здесь лет пять назад, и неизвестно когда приехала бы снова, если бы не эта история. Знают только: деревенская бабушка; вторая бабушка была городской. Подозревают, что деревенской бабушке полагался деревенский дедушка, но его так давно не было, что о нём и не вспоминали. Легче было вспоминать того, первого, о нём хоть слава осталась: погиб на фронте.

Как он мог прислать, если он погиб? И голос звонче сделался у Вики, выдавая нетерпение, и кровать под нею наигрывала не переставая. И как это вообще можно прислать?

Вот так, подтвердила Наталья и покивала себе. Чего только в жизни не состроится. Ко мне Дуся на чай ходит... знаешь Дусю?

Ну.

Она опосле войны у родной сестры мужика отбила. У старшей сестры, у той уж двое ребятишек было, а не посмотрела ни на что, увела. Мужик смиренный, а взыграл, поддался. Та была путная баба, а у Дуси всё мимо рук, всё поперёк дела. Ни ребятишек не родила, ни

по хозяйству прибраться... охальница, рюмочница... Ну как нарочно, одно к одному. И терпел мужик, сам стряпал, сам корову доил. Теперь уж и его нет, и сестры не стало, а Дуся к тем же ребятам, которых она без отца оставила, ездит в город родниться, помочь от них берёт.

Приходит позавчера ко мне: "Наталья, я в городу была, окрестилася. Потеперь спасаюсь". "Тебе спасаться до-олгонько надо, говорю ей. Не андел".

Бабушка! вскричала Вика. Тебя куда опять понесло? Мне не интересно про твою Дусю, ты про себя, про себя. Про второго дедушку.

Ворочаюсь, ворочаюсь, согласилась Наталья, вздыхая. Я тоже стала куда понесёт. Ну, слушай.

С Николаем я прожила шесть годов. Хорошо жили. Он был мужик твёрдый. Твёрдый, но не упрямый... ежели где моя правда, он понимал. За ним легко было жить.

Знаешь, что и на столе будет, и во дворе, и справа для ребятишек. Меня, если по-ранешному говорить, любил. Остановит другой раз глаза и смотрит на меня, хорошо так смотрит... А я уж замечу и ну перед ним показ устраивать, молодой-то было чем похвалиться.

И чем ты хвалилась?

А своим. Всем своим. Чем ещё? Работой я в ту пору не избита была, из себя аккуратная, улыбистая. Во мне солнышко любило играть, я уж про себя это знала и набиралась солнышка побольше. Потом-то отыгра-ало! протянула она, проводя границу. Потом всё. Сразу затмение зашло. Отревела опосле похоронки, пообгляделась, с чем осталась. Двое ребятишек, одному пять год ков, другому три. А младшенький ещё и слабенький,

никак в тело не мог войти, ручки-ножки как прутики...

А папы, значит, тогда ещё не было? пробовала Вика спрямить бабушкин рассказ.

Папы твово не было. Он из другого замеса. Похоронку на Николая принесли зимой, вскорости война кончилась, а осенью, как поля подобрали, прихожу повечеру домой, какой-то мужик на брёвнышках под окошками сидит. В шинельке в военной, в сапогах. Меня увидал поднялся. "Я, говорит, вместе с вашим мужем воевал и был при нём, когда он от раны смертельной помер. Я, говорит, писал вам, как было... получали моё письмо?"

Письмо такое было, оно и потеперь у меня в сохранности. Зашли мы в избу, давай я чай гоношить. А сама всё оглядываюсь на него, всё думаю: зачем приехал? И ехать не близко, из-под самого из-под Урала, гора поперёк земли так называется. Как снял шинельку худой, длинный, шея колышком стоит, руки-ноги, как у мальчонки мово, у Васьки, болтаются. По всему видать, досталось солдатику. Один раз был раненный и другой раз контуженный. Контузия получилась хужей раны, он никак не мог её в докончательности снять.

Ну и что? не выдержала Вика. Вы пили чай, и он сказал, что его прислал первый дедушка вместо себя?

Не егози, одёрнула Наталья. Это у вас раз, и готово. В первый день он только и сказал, что дал Николаю слово проведать нас. Я отвела его ночевать к старикам. Ты по воду ходишь по заулку... третья изба по правую руку, на углу, совсем уж старенькая, под тесовой крышей... это наш был дом, у меня там отец с матерью жили. Ну и я там жила, покуль мы с Николаем здесь не построились. Отвела я его туда, забрала ребятишек. .. они, ребятишки, когда я на работе, у стариков

оставались. Он ребятишкам гостинцы дал, по большому куску сахару. Приметила, как уходила: отец за-ради такого гостя из запасу бутылку достал, а он пить не стал.

Мне, говорит, контузия не позволяет...

Набираясь сил, Наталья придержала рассказ. Тишина стояла такая, что словно бы потрескивание звёздочек доносилось с неба тонким сухим шуршанием. Спущенная с постели, болтающаяся рука Вики виделась несоразмерно большой и неестественно белой, окостеневшей. И уже не из левого, а из правого окошка смотрел на Вику запрокидывающийся серпик месяца.

Ну другой день он пришёл с утра, без подталкивания продолжила Наталья. Я, говорит, вчера не всё сказал. Его Семёном звали, твой отец Семёнович. Прошу, говорит, меня выслушать до конца и не удивляться, а дать свою волю. Я так и закаменела, в голову что ударило: живой, думаю, Николай, но сильно покалеченный и боится показаться. А он говорит... он вот какую страсть говорит. Будто просил Николай прийти ко мне и передать его пожеланию. Сильно, мол, любил он меня и дал мне перед смертью вольную от себя.

Какую вольную? Выйти за другого. Стоит в шинельке, я его и раздеться не позвала, голова дёргается... это у него от контузии... как за нервы заденет, голову поддёргивает... не так чтоб сильно, но заметно. И говорит...

Мне, говорит, Николай сказал, что нигде, во всём белом свете не найду я бабу лутше и добрей, чем ты. А тебе от него завещания, что будет тебе со мной хорошо.

Вот такая смертная воля. Я так и села...

Но тебе же приятно было, что он тебе предложение сделал? спросила Вика, неумело подтрунивая.

Наталья не стала отвечать.



"И ты за-ради этого поехал?" спрашиваю его.

"Поехал". "Отец, мать есть у тебя?" "Мать померла, отец есть". "Что это за приказания такая, что от отца, от братьев, поди, от сестёр пошёл неведомо куда и про родню забыл?" Молчит. "Что за приказания такая лютая?" "Что в ней, говорит, лютого? Ты Николая любила, а я ему верил. Я тебя не знал, ты меня не знала, а он знал и тебя, и меня. Он бы зря не стал нас сводить". "Не-ет, ты голову, говорю, на место поставь и подумай: на что тебе брать чужую бабу с хвостами, когда теперь молодых девок невпересчёт? На что? Во мне уж теперь ни одной сочинки для Любовей не осталось, я

тебе совсем даже негожая. Я, поди, старше тебя". Стала спрашивать про годы так и есть: на три годочка я старше. "Ты, видно, говорю, хороший человек, Николай плохого не подослал бы, но я твою милость принять не могу. Уходи, уезжай". Он постоял, постоял и ушёл.

Ушёл?! поразилась Вика. Как ушёл? Откуда же он потом взялся?

Ушёл, уехал, подтвердила Наталья ровным голосом и перевела дух. А недели через три или там через сколько, снег уж лёг, с торбой обратно. Это он на зиму одёжу привёз. Ко мне не зашёл, встал на постой у моих стариков. Прямо родня. Начал ходить на колхозную работу. Я на него не гляжу, будто его и нету, и он не глядит, будто не из-за меня воротился.

Вика опять не удержалась:

Ну, бабушка, какие же вы раньше были забавные!

А ты уж его полюбила, да?

Да какая любовь?!

У вас что, и любви в то время по второму разу не было?

Слушай, с досадой отвечала Наталья, недовольная, что её перебивают, как ей казалось, глупостью. Любовь была, как не быть, да другая, ранешная, она куски, как побирушка, не собирала. Я как думала: не ровня он мне. Зачем мне себя травить, его дурить, зачем людей смешить, если никакая мы не пара? На побывку к себе брать не хотела, это не для меня, а для жизни устоятельной ровня нужна.

Наталья замолчала. Всё-таки сбилась она с рассказа, потеряла нитку, которую тянула, и теперь словно бы нашаривала её, перебирая торчащие прихваты.

Ну, живёт, повздыхав, повела она дальше. Ребятишки там, у стариков, и он там. Стал их к себе приучать. Они уж и домой не идут. Сам же и приведёт, уговорит, что до завтрашнего только дня расстаются, а со мной разговор самый посторонний. Борьба у нас пошла кто кого переборет. Я упористая, и он на войне закалённый. Вижу, он мою же силу супротив меня сколотил, ребятишки души в нём не чают, а там и старики его сторону взяли. Особливо мать. Пошло на меня нажимание со всех сторон. Бабы в деревне корят: дура да дура. А сам вроде и ни при чём, даже и не подступает.

Вика рассмеялась:

А тебе уже обидно, что не подступает. Ты уж ревнуешь...

Я не ревную, а обложили. Это бы ладно, это бы я выдюжила, я баба крепостная...



С чего ты крепостная? Крепостные при царе были. Крепкая, что ли, ты хотела сказать?

Я любой приступ бы выдюжила, это мне нипочём, повторила Наталья не без похвальбы. Но я говорю: он был контуженный, больной. А контузия такая:

лягет и весь свет ему не мил. Не слышит ничё и не видит, глаза страхом каким-то зайдутся. Кой-никак оторвёт себя от кровати, встанет, а идти не может. Потом

опять ничё. Ну вот. Смотрела я, смотрела и высмотрела, что это я ему нужна, что без меня он долго не протянет.

И ты его за это полюбила?

Что ты всё: полюбила, полюбила... без раздражения, спокойно ответила Наталья. Это уж вы любитесь, покуль сердце горячее. А я через сколько-то месяцев, это уж вода побежала по весне, смирилась и позвала его. Без всяких Любовей. Чему быть, того не миновать.

Он пришёл и стал за хозяина. Семь годов мы с ним прожили душа в душу, дай-то Бог так кажному. И в год потом загас. Не жилец он был на белом свете, я это знала.

Но мне и семь годов хватило на всю остатную жизню.

Он что лучше был первого дедушки? спросила Вика, уже теряя интерес и сползая в постель: история кончилась.

Отшлёпать бы тебя за такие разговоры, слабо возмутилась Наталья. Так я тебе скажу, внученька.

Я древняя старуха, столько годов прожила, что на две могилы хватит. Источилася вся от жизни. И отсюда, с высокой моей горушки, кажется мне: не два мужика у меня было, а один. В одного сошлось. На войну уходил такой, а воротился не такой. Ну так а что с войны и спрашивать? Война и есть война. Ты говоришь... молоденькая, без подумы говоришь... Когда он прикасался ко мне... струнку за стрункой перебирал, лепесток за лепестком. Чужой так не сумеет.

Забавная ты, бабушка, неопределённо сказала Вика и громко, со вкусом зевнула.

Вот поживёшь с моё, и даст тебе Бог такую женочку поговорить со внукой. И скажет она тебе: забавная ты старуха. Не отказывайся: и ты будешь забавная.

Куда деться? Ох, Вихтория, жизня спаси и помилуй...

Устою возьми. Без устои так тебя истреплет, что и концов не найдёшь.

Наталья отлежала спину и со стоном повернулась на бок. Вика уже посапывала. Её лицо, большое и белое, лежало на подушке в бледном венчике ночного света, склонившись чуть набок, на подставленную руку. Наталья вгляделась: нет, неспокойно засыпала девчонка подёргивались, одновременно вздрагивая, плечи, левая рука, ища гнезда, оглаживала живот, дыхание то принималось частить, то переходило в плавные неслышные гребки.

...С тихим звоном билась в стеклину звёздная россыпь, с тихим плеском наплывал и холодно замирал свет. Стояла глубокая ночь, ни звука не доносилось из деревни. И только небо, разворачиваясь, всё играло и играло мириадами острых вспышек, выписывая и предвещая своими огненными письменами завтрашнюю неотвратимость.





(с) не помню автора

---

Первая мысль после возвращения в Россию: "Куда я попала???!!! А почему лес не огорожен сеткой? А почему неформалов на улицах так мало??? Какая свинья бросила жвачку на мостовую??????"



К хорошему быстро привыкаешь.

---

Схомячено у Auriell





Ноу-хау. Надо т.н. «падонкафский езыг» использовать на благо Отечества.

К примеру, с его помощью можно шифровать военные переговоры.





Выгода очевидна: наши будут читать приказы вида «ключ настард!» просто влет, не пользуясь никакими ключами, а вражеские компьютеры сгорят на второй секунде, пытаясь расшифровать, к примеру, такой диалог:





- Ключъ настард протяшко адин!

- Прятяшко первый нах!

- Аземуд тризта! (в этот момент половина компьютеров Пиндагона начинает дымиться)

- Баигалаффко гатов! (все полиглоты Омерики роются в словарях)

- Афтар, жги!

- Пашол!

- Ну че там?

- Писят сикунд палет намана. (пиндосы ищут на часах цифру «писят»

- Где летим?

- Над Хобаровзгом! (Google Maps закрываются на профилактику)

- Скороздь?

- Пицот!

- Зачот.

- Где ща?

- Пралитайэм акийан (все географы Соединенных Штатов Пиндостана рвут карты и волосы на всех частях тела)



- Чо как?

- Нидалед.

- Низачот.

- Ну, ниасилели.

- Фсем превед.

Несмотря на «нидалед», вера в собственные возможности «Пиндагона» подорвана бесповоротно.

Джордж Буш просит у Сената два квадриллиона долларов на новые компьютеры и щоты.



Америка в трансе. Мы победили.

---

Завтра еду на дачу к знакомым. Лес, речка, природа, поле - отдохну хоть ))



Не будет ни компьютера, ни мобильника, ни слэша, ни других фиков. Красота! Музыка какая-нибудь хорошая в плейере, на пенечке сесть с шашлычком.... А потом в лес, в лес, в лес!

---

Одно время я думала, что нет фиков с наиболее смешными ляпами, чем "После Пламени", ЧКА и "Кольцо Тьмы".







После книги "Хоббит и Саруман" жизнь доказала мне, что закадычная дружба Мелькора Фэанаро, кинжал Отрины и эльфы тьмы - это еще цветочки. Как я ухохатывалась над Нуменорскими эльфами - словами не передать.

---

Москва

Вчера вернулась.

ОТлично провела время.

Встретилась с Niki Star и Кэм, отлично почидели)))

Правда я умудрилась простудиться.

---

Сегодня купила атлас Москвы. Сама я из Питера, как можно узнать из профайла. Стала разбираться в схеме метро - глаза на лоб полезли. Мамочки, люди,как вы живете?



И не нашла пересечение Боровского шоссе с Приреченской улицей. Обидно.

---

Задумалась....

Я поняла, чем мне так не нравится наш мир, наша жизнь, почему от него тошнит, как от просроченной колбасы. Этот мир очень рано отбирает у нас возможность мечтать. От лишней шелухи, по крайней мере, мы, девушки, освобождаемся рано. Лет в четырнадцать, а то и раньше.

А ведь мечтам мы так о многом.

Например, о принце на белом коне.

Начнем с того, что сейчас в мире профессия наследника престола очень не востребована, так что принцы, которые раньше могли почти в прямом смысле валяться на дороге (припомните многочисленные княжества ставшие впоследствии Германией), то сейчас самая «принценасыщенная» страна это, наверное, Великобритания. Про арабские страны не осведомлена, так что тут дать консультацию не могу. Но в любом случае приходится довольствоваться тем, что есть.

Однажды я сказала своей матери, что мечтать о принце на белом коне глупо еще и потому, что сейчас верховой ездой увлекаются в основном девушки. На что мать резонно заметила, что не всегда. Здесь лирическое отступление – у меня есть бывший одноклассник, с матерью которого дружит моя мать. И еще у одноклассника имеется брат, а у них на двоих – участок земли с конюшней и две лошади. Так вот, те принцы, которыми приходится нам довольствоваться либо заносчивые полудурки с излишне завышенным самомнением, либо юноши с пробелом в половом воспитании. Да даже не в половом – они просто не знают, о чем с девушкой говорить надо.

К тому же кто-то мне рассказывал, что белые кони – это редкость. Потому что белые они только до определенного возраста, а потом либо появляются пятна, либо они сереют. Хотя тут я головой не поручусь, возможно, это говорилось про кобыл, а, может вообще про какую-то породу. Не помню точно.

И так со всеми нашими мечтами. Романтичная прогулка по городу за несколько дней до нового года проходит под громкий стук собственных зубов. Секс на пляже не то, что на следующее утро – уже в процессе – кажется пыткой. Особенно, если пляж песчано-галечный. Особенно, если парень выше тебя на полторы головы и весит на тоже довольное приличное количество килограмм. На следующее утро гарантирован приступ жалости к себе, любимой – синяки, ссадины, одежда в непотребном состоянии.

Но я все это к чему – а было ли вообще когда-то все это? Принцы на белом коне, рыцари, дерущиеся за дам на турнирах?

Я вот думаю, что нет. Я думаю, лет эдак через пятьсот, когда нравы упадут еще ниже, чем теперь (хотя куда уж ниже!), когда уже не зазорно будет признавать, что, например, ты – гей, какой-нибудь юноша возьмет электронный носитель с книгой «Сборник русского народного Интернет-творчества» и прочитает какой-нибудь слэш с эстетическим уклоном, и будет так же думать: «А было ли такое на самом деле?». Вот и мы сейчас так. Не было этого ничего. Все эти рыцари – плод фантазии каких-нибудь дамочек, намечтавших о чем-нибудь вот таком. А то, что было реальным во всем этом так приукрасили, что от мечты и не отличишь.

Но с другой стороны, почему у нас остаются какие-то иллюзии? Почему «сердцу не прикажешь»?

Как глупо. Как хотелось бы заставить себя полюбить кого-то другого, нормального. Кого-то, кто в последствии будет хорошо зарабатывать, водить в кафе и кино. А вот фига. Люблю того, кто всего один раз посмотрев на меня, забрал и душу и сердце. Я просто не могу никого больше любить, сердце стало, как цветок – слышу его имя он распускается становится так легко-легко…

Вот такое у меня настроение сегодня.

e:

---

Для любителей посмеяться над финскими рокерами

ВИЛЛЕ ВАЛО И ЛАВ-МЕТАЛ ДРУЖБА



После очередного удачного выступления супер группы HIM на очередном немецком рок-фесте, Вилле Вало грустно пил пиво в бэкстэйдже. Его лицо было измученным, любимый лав-метал пиджак «Йор прети фэйс из гоин то хел» мят и испачкан, задний карман на клешах оторван. Вместо секси лав-метал рубашки из-под пиджака торчал старый финский джэмпер со спортивными лампасами на рукавах. Подошва одного из кроссовок держалась благодаря неслабой поддержки скотчем. Сигарета во рту героя лав-метал формой напоминала подкову.

- Ви дрифтинг эпарт, бэйби! Шоба я еще раз нажрался накануне удачного выступления с этими малоизвестными финскими готами Юрки и Юсси!!! Никада! – горько подумал Вилле Вало и жадно глотнул пива.

В тот момент он и не подозревал, что сделает это еще неоднократно. Что может быть крепче финской лав-метал дружбы?



ВИЛЛЕ ВАЛО И ЛАВ-МЕТАЛ ИМИДЖ



Однажды Вилле Вало проснулся в незнакомом месте. Голова Кумира молодежи сильно болела. Во рту было сухо, как в пустыне. Глаза не открывались.

- Во, блин, хартэйк эври моумент! Круел ворлд, на хрен! Где я? – начал ворчать герой Финляндии, снимая с шеи лифчик.

Закурив, он неуверенно встал в центре комнаты и начал внимательно рассматривать ее.

- О, май гад, бэйби! Да это ж моя финская квартира! Вот так бьютифул! – удивлялся он, натягивая потуже свою любимую вязанную лав-метал шапку, - Чо ж вчера-то было? Где часы?

Лав-метал часы показывали: 6:66 pm.

- Надо срочно поправить здоровье! Где мой резерекшан?– наконец очнулся герой лав-метал и засеменил на кухню.

Финский холодильник был совершенно пуст (хартлесс, блин!). Среди груды пивных бутылок на полу не было ни одной полной. Даже полной на половину! Даже недопитой! Все были пусты! На потолке окурком кто-то неровно вывел огромный анх.

- Ааааа, бэйби! – начал соображать Вилле Вало, - Кажется вчера ко мне забегали мои друзья из малоизвестной финской группы The 69 eyes (Шестьдесят девять глаз) Юрки и Юсси! Видимо, ночью был полный дарк сикрет лав! Надо срочно идти в финский продуктовый за холодным пивом, а не то будет мне диаболикал рэпча, на хрен!

Герой Финляндии тока было намылился выбежать за дверь, как внезапно обнаружил, что из одежды на нем исключительно любимая лав-метал шапка и левый носок.

Поиски одежды сначала никаких результатов не дали. Позже Вилле Вало нашел в ванной свою кожанку.

- Оу, ноу, бэйби! Какой хартлесс наблевал мне во внутренний карман и оторвал рукав?! – сокрушался герой лав-метал. Настроение падало с бешенной скоростью. Второго носка и трусов вааще не было видно.

- Так, никаких фьнерал оф хартс! – взял себя в руки Вилле Вало, - Кип соул он файр!

Вспомнив, что на балконе где-то валялись старые клеши, Кумир молодежи приободрился.

- А гдей-то моя старая футболочка с Игги Попом? Кажется, в нее завернут финский газовый ключ! – пробубнил Вилле Вало и пошел в кладовку.

- Штаны и майка – это уже полдела! – обрадовался герой лав-метал, - Оппа, вот так бьютифул! Мои старые кеды, в которых я ходил на дзюдо! Очень кстати, ноу ван вил лав ю лайк ай ду!

В прихожей Вилле Вало ждал еще один сюрприз: Микка (водитель красной финской автомашины) забыл свой пиджак, который он недавно забрал из хим-чистки.

Элегантно накинув пиджачок, культовый рок-стар взглянул на себя в зеркало: старый боевой клеш, протертый в самом лав-метал месте; футболка с растянутым горлом; кеды на босу ногу; любимая лав-метал шапка и свеже отутюженный темно-синий с отливом пиджак. Радости музыканта не было предела. Это был роскошный лав-метал прикид!

- Экселент! - Вилле Вало отвесил зеркалу воздушный поцелуй, накинул солнечные очки, которые он подрезал у легендарного Боно из U-2 в лос-анжелесской студии во время сведения Love Metal, захлопнул ногой дверь и, весело насвистывая, покатился вниз по лестнице.

Возле продуктового уже ошивались Юрки и Юсси. Они были мрачны и плотно упакованы в кожу.

- О, бэйби, и вы тут! Ща погодите, я пивка возьму, потремся! – поприветствовал друзей Вилле Вало и скрылся в дверях продмага.

- Как-то он странно выглядит сегодня! Вот тока не пойму, почему? – пробурчал Юсси.

- Угу, какой-то неготический! – поставил суровый диагноз хмурый Юрки.

Вилле Вало приволок упаковку пива. Финны весело заглотили ее, потерлись.

- Ну лана, свитхартс, пора мне! Завтра репа утром! – объявил Вилле Вало и уверенно зашагал в сторону дома.

Юрки молча смотрел ему вслед.

- А все-таки, прикольно пиджак на майку носить! – задумчиво прошептал он.

- Надо бы и мне кеды прикупить! – мечтательно подумал Юсси.

- Кста, Юссич, ты мой левый носок не видел? Полдня искал, гот его мать!

- Эт еще чо, я вот домой приполз в одном кожаном рукаве и чужих трусах!

ХЭППИ БЁЗДЭЙ, ВИЛЛЕ ВАЛО! (ДЕНЬ ВТОРОЙ)



Вилле Вало попробовал открыть глаза. Глаза не открылись. Вилле Вало попробовал еще раз. Напрягся. Одно веко нервно задергалось и начало приподниматься. Медленно и тяжело разомкнулись слипшиеся ресницы. Второй глаз признаков жизни не подавал. Вилле Вало прибег к помощи рук. Руки непослушно, нескладно и небрежно протерли глаза и постарались их открыть. Снова закрыть… Открыть… Ладонь тяжело ерзала по лицу героя лав-метал, сильно морща лоб и веки. Наконец, Вилле Вало смутно увидел тусклый свет. Он лежал на кровати в своей финской квартире. Один. Одетый. Комнату наполнял аромат остывшей пепельницы. За окном было пасмурно. Стекло было заляпано отпечатками жирных пальцев. К люстре была привязана дохлая ворона. Она висела вниз головой и также добавляла своеобразную ноту в букет утренних запахов. У кровати валялось несколько пар тапочек и огромный старый башмак на солидном каблуке. От обуви невыносимо пахло мочой… мочой человека… Вилле Вало брюзгливо втянул воздух носом. Мочой басиста… Мочой Миге, мать его!

- Оу, май гад! Диаболикал рэпча и все шестерки мира! Бэйби, вчера же у меня была днюха! – сипло застонал герой Финляндии.

Вилле Вало понял, что он вчера выпил. Выпил прилично. Очень прилично. Вилле Вало ужасно нажрался. Вилле Вало никак не может проснуться. После такого вообще можно не проснуться! Но сдаваться было не в правилах героя лав-метал. Со сдавленным стоном он оттолкнулся спиной от кровати и, покачиваясь, сел. С досадой пнул от себя вонючую обувь. Достал скрюченную плоскую сигарету. Закурил. К кумиру молодежи медленно и неуверенно начала возвращаться память. Первым делом Вилле Вало, распихивая углы и мебель, бросился на кухню. Извлек из холодильника банку Рэд Булла, предварительно выбросив из него увядший кладбищенский венок. Махом ее заглотил и достал еще одну. Усосав пяток спасительных энергетиков, Вилле Вало пустился на поиски более целебных средств. Поиски ровным счетом ничего не дали. В доме не было ни капли бухла! Ни одной гребаной капли долбанного бухла!

- Хартлессы! Да что же это!? – причитал Вилле Вало, - Все пойло сожрали, кровососы! Спиногрызы! Алкашня бесстыжая! Хронь! Пьянь и рвань!

Вилле Вало наступил на измятый порно-журнал с подозрительно слипшимися страницами.

- Да это ж мой подарок, ёкорный бабай! Ну, какой круел его испоганил?!

Негодование все больше охватывало героя лав-метал. Свежеподаренную майку Моторов зачем-то использовали в качестве столовой тряпки - теперь она навеки принадлежала шпротному маслу и красному вину, вопреки всей магии Тайда и Ариэля. Свежеподаренная фетровая шляпа, как показало ее содержимое, поначалу использовалась в качестве блюда для костей, селедочных голов и колбасных обрезков, позже - как пепельница. Обрывки подаренного папируса, придавленные телефонным аппаратом, пестрили номерами VIP-саун, девок по вызову, стриптиз-баров и прочих достопримечательных мест. Кумир молодежи буквально закипал от злости! Кумир молодежи грязно выругался по-фински! Потом по-английски! Потом опять по-фински и еще более грязно! С размаху влепил бычок в телефонный аппарат! Квартиру уже было проще продать, чем пытаться навести порядок!

Вдруг Вилле Вало увидел подаренный ему вчера миниатюрный гроб. Гробок, как ни в чем не бывало, лежал себе целехонький в углу спальни. Вилле Вало вспомнил, что открыть его надо было в полночь. Теперь уже все равно! Герой Финляндии осторожно уселся по-турецки перед гробешником и трясущимися руками открыл защелки. Медленно и аккуратно приоткрыл крышку. Внутри, в роскошном убранстве из черной парчи благословенно возлежали: пяти-с-половиной-литровая бутылка водки шведского производства, увесистый брелок с анхом и солнцезащитные очки в кожаном футляре. Вилле Вало задумчиво посмотрел на набор сувениров. Потом блаженно растекся в широкой улыбке. Уверенно распечатал бутыль и сделал внушительный глоток. Довольно крякнул и занюхал драным рукавом. Сделал еще пару жадных глотков, шмыгнул носом и вздохнул с облегчением. Повесил брелок на джинсы. Встал. Еще хряпнул водочки и достал очки из футляра. Клевые! Еще глоточек… Фронтмэн супер-лав-метал-группы кокетливо нацепил очки, глотнул еще разочек и ослепительно улыбнулся. Подошел к зеркалу. Великолепные очки, черт побери!

- Экселент, бэйби! – Вилле Вало понтово скривил рот и протянул к зеркалу «козочку». Герой лав-метал чувствовал, как силы возвращались к нему с каждым глотком белой. Водка была прекрасна! Со свежим мягким вкусом! Закатывалась как по маслу! К концу бутылки Вилле Вало окончательно и бесповоротно понял, что жизнь великолепна и удивительна, полна красоты и гармонии, как большая розовая хартограмма! Правда, оставался еще один вопрос, никак не покидавший лав-метал мозг героя Финляндии. Почему в полночь? Ведь в полночь у них было море выпивки! И зачем ночью солнечные очки?... Вилле Вало набрал номер Юрки: - Здаров, Юрец! Как сам, бэйби? – весело приветствовал товарища и коллегу герой лав-метал.

- Как мертвец! – мрачно процедил известный алкоголик из широкоизвестной группы The 69 Eyes.

- Тут ворона твоя кажись пропала! Может выкинуть ее, а? – начал издалека Вилле Вало.

- Ни в коем случае! Ты чо!? – раздражительно прошипел Юрки.

- Ладно… - осекшись, повиновался герой лав-метал, - эта, Юрич, я чо спросить-то хотел… ты там чо-то лепетал вчера про гробешник.. мол, типа в полночь открыть и все такое… это прикол какой-нибудь?

- Так ты не открыл?! – заволновался Юрки.

- Ну, эта… Мы ж ведь, бэйби! В любимом андэграунд баре были в полночь, а ящик дома лежал!

- Дерьмо! – гневно гаркнул Юрки.

- Что? Что такое, дарлинг? Ведь ничего страшного? – испуганно затараторил герой лав-метал.

- Теперь-то уже ничего! – мрачно и разочарованно бросил хельсинский вампир.

- А чо с водясом-то могло в полночь сделаться? – пожал плечами Вилле Вало.

- В полночь водяс превратился бы в тыкву! – торжественно объявил Юрки.

Вилле Вало чуть не выронил трубку:

- Так какой же был бы от нее толк, бэйби?

- Тогда можно было бы праздновать Хэлловин!!! – Юрки закатился жутким замогильным хохотом.

Вилле Вало побледнел:

- Так он же был уже!

- То-то и оно, что водяса и в ларьках полно, а еще один Хэлловин ни за какие бабки не купишь! – загадочно пробубнил Юрки.

- Да, бэйби… - задумался Вилле Вало, - Знаешь, Юр, давай-ка ты ко мне бегом, дарлинг. Чувствую, тебе похмелиться надо! Срочно!

В трубке загробно икнули. Ужасно вздохнули. Наконец, раздался загадочный скрипучий голос:

- Кстати, мон шерри! Ты очки из гроба достал?

- Ясен палец! Клевые! Они, как раз, на мне! – с гордостью заявил герой лав-метал.

- Как, ты их уже одел?! – с ужасом вскрикнул вампир.

- Ну, да… - оцепенел Вилле Вало.

- Не вздумай теперь их снимать! – завопил Юрки, - Я уже лечу!!!

Герой лав-метал выронил трубку и попятился назад. Трепеща от страха, он махом допил оставшийся водяс, аккуратно снял брелок от греха подальше, положил его обратно в гроб и сел ждать друга.

Через пятнадцать минут вампир уже стучал в дверь финской квартиры героя лав-метал. Вилле Вало открыл дверь, дрожа, как осиновый листок. Юрки возбужденно влетел в прихожую и многозначительно вытянул указательный палец с огромным готическим перстнем:

- Идем!

Юрки вел до смерти перепуганного кореша на кухню. Подойдя к столу, хельсинский вампир могущественно указал на стул:

- Садись!

Вилле Вало рухнул на стул. Юрки сел напротив. Залихватски достал из внутреннего кармана свои любимые солнечные очки и деловито надел их. Вилле Вало вздрогнул. Из другого кармана вампир извлек пузырь водяса и грохнул им о центр стола:

- Стаканы давай!

Вилле Вало вскочил. Вытянулся по стойке "смирно". Бросился к раковине. К шкафчику. К холодильнику. Через доли секунды на столе нарисовались: два сверкающих стакана, надкусанная половинка французского батона, треть палки салями, половинка яблока и луковица.

- Наливай! - скомандовал Юрки.

Вилле Вало отточенным движением сорвал крышняк и опрокинул горлышко в стакан.

- Хорош! - Юрки вскинул указательный палец с огромным готическим перстнем, - Себе!

Герой лав-метал накатил во второй стакан. Застыл в ожидании.

- Киппис, братуха! - Юрки вскинул стакан вверх и отправил его содержимое внутрь.

Вилле Вало насторожился. Внимательно посмотрел на друга. Наконец, разомкнул парализованные ужасом уста:

- Так, эта... Чо с очками-то?! Почему не снимать-то?!

- Так готичнее! - довольно проворковал Юрки и жадно откусил колбасы.

Вилле Вало облегченно выдохнул:

- Да иди ты в жопу, Юрец, со своими штучками дурацкими! Я чуть с копыт не слетел от страха, а ты?!

- Все там будем, мон шерри! - успокоил друга Юрки, вольготно откинувшись на спинку стула, - Чо вскочил-то? Плесни вампиру! И пацанам звони!

Началось продолжение обычного веселого празднования днюхи героя лав-метал...



ВИЛЛЕ ВАЛО И РЫБАЛКА



Однажды Вилле Вало понял, что чертовски устал.

- Надо отдохнуть! Нет больше моих лав-метал сил! Я уже дэд энд ган! Абзац! – подумал герой Финляндии и достал свой лав-метал телефон.

- Лапландская резиденция Липстика слушает! – официально ответила лав-метал трубка.

- Гас, бэйби! Тут маза возникла оттопыриться! Давай какой-нить бьютифул у тя замутим! В твоей глуши, вроде, рыбалка рэйзорблэйдовская?

- Не вопрос! А коньячку захватишь?

- Обижаешь, диар!

- Отлично! Бери коробку сигар и девчонок, а я пошел сауну готовить!

- А девчонок-то зачем? – испуганно спросил герой лав-метал.

- Ты чо, Раккахамус!? У нас в Лапландии без девчонок на рыбалку не ходят! – бодро выкрикнул Гас.

- А где ж их взять-то? – напряженно подумал Вилле Вало. Ответная мысль мгновенно влетела в лав-метал голову.

- Барти, бэйби! Ты рыбалку любишь? – заискивающе спросил в лав-метал трубку герой лав-метал.

- А можно я девчонок с собой возьму?

- Так и быть, бери! – небрежно позволил лидер супер группы HIM.

Вилле Вало набрал следующий номер: 69-69-69-69

- Бонжур, мон шерри! Сейчас я не могу ответить, так как провожу спиритический сеанс! Если ты красивая и готическая – часы приема с 23.00, если красивая и неготическая – с 18.00, если некрасивая и готическая – информация о группе на официальном сайте, если некрасивая и неготическая – ты ошиблась номером! – почти шепотом проговорил магический голос.

- Юрки, возьми трубку! Это – я! Безумно симпатичный, экстремально готический и меланхоличный Вилле Вало – звезда лав-метал!

- Гот вашу мать, Вилле! – обрадовался известный финский алкоголик Юрки из малоизвестной финской группы The 69 eyes.

- Юрик, дарлинг, ты порыбачить хочешь?

- Можно! Я знаю, тут, на одном кладбище прудик заброшенный. Давай прям этой ночью и пойдем!

- Да нет, мы к Гасу на хату лапландскую едем!

- Ааа, так это не рыбалкой называется! Ща, оденусь! – и Юрки загремел своими готическими перстнями, зазвенел цепями и заскрипел кожей.



***

К апартаментам Гаса медленно подкатился огромный черный катафалк, доставивший тела участников супер группы HIM и малоизвестной финской группы The 69 eyes. Юрки и Юсси выгрузили из авто гроб со снастями, девчонками и выпивкой. Вилле Вало торжественно нес коробку вкусных кубинских сигар.

Гас, облаченный в меховой халат с золотой вышивкой Born for Hockey и огромную ковбойскую шляпу, сиял на крыльце. Из десятков мощных колонок, установленных по периметру огорода гремел Motorhead.

- Ну, по рюмочке, и – на берег! – весело пргласил всех Гас.

Опрокинув несколько бутылок водки и пару ящиков пива, друзья отправились рыбачить.

Юрки приволок черный кожаный трон и удобно расположился в нем. По обе руки присели готические девочки. Одна достала из банки мертвого червя. Другая насадила его на крючок в виде анха. Юрки закинул удочку и откинулся на спинку трона, обняв литровый пузырь водки.

Вилле Вало задумчиво насадил сигарету на свой лав-метал крючок в виде хартограммы.

Юсси в паре с Мижом сражались в шахматы с Барти и его очаровательной группой поддежки. Гас элегантно дымил сигарой, цедя коньяк из большого эмалированного ведра.

Кто-то весело шумел в сауне.

Допив водку, Юрки уставился мутным взглядом на Вилле Вало:

- Какая-то у Гаса рыба неготическая! Не идет на мертвого червя!

- И на Мальборище не клюет! Эндлесс дарк, Юрич! – откликнулся герой лав-метал.

- Не знаю, мужики! Вчера на динамит отлично шла! – довольно замел Гас.

- Не дурно бы выпить! – хмуро подвел итог Юрки.

Готические девочки смотали удочки, подхватили трон и понесли его к столу на веранду. Юрки, величественно восседавший на троне, указывал направление пальцем, на котором блистал огромный готический перстень.

Вилле Вало, покачиваясь, побрел за ними.

Друзья уговорили еще один гроб водки и два гроба пива.

- Пора ужинать! – торжественно объявил Гас, - Сегодня у нас лапландское рагу из оленины и печеный картофель!

- О, бэйби, бьютифул! – обрадовался Вилле Вало.

- А как же все наши уговоры про вегетарианство? – обиженно нахмурились Миж и Линдэ.

- Свитхартс, так я и так, почти во всех интервью стою на этом!

- Да не слушай ты их! – одобряюще подмигнул Гас, вываливая оленину в тарелку друга из огромного чугунного чана.

После ужина друзья еще долго веселились, оттопыривались, пели старинные лапландские песни под магические северные ритмы, которые Гас выдавал половниками на трижды опустошенном чугунном чане.

Окончательно наотдыхавшись, друзья начали валиться спать.

Юрки с размаху сыграл в свой ящик, гремя готическими перстнями и цепями. На него рухнул Юссич, не вынимая изо рта банку пива. Оставшееся место заняли неразговорчивые готические девочки, смиренно свернувшиеся черными комочками возле своих повелителей.

Гас, лениво пожевывая сигару, расположился в исполинском гамаке, поставив рядом ведро с коньяком.

Широкую дубовую кровать в доме занял Линдэ, нежно обнимая одной рукой Мижа, другой – флакон Джэка. Остальные с комфортом развалились на мягких коврах.

Слышался кокетливый шепот Барти и сдавленные женские смешки.

Вилле Вало, раскачиваясь с банкой пива, курил и смотрел на звезды:

- Рыбалка у тя, Гасыч – бьютифул! А местечко здесь! …Когда-нить клип тут снимем!

- Зимой можно! Мои на зиму уедут! Тогда и клип снимем…хартограмму из елок зажжем, на лошадях покатаемся…порыбачим! – из под шляпы сладко промурлыкал Гас.

- Кошмарной всем ночи! – невнятно пробубнили из под крышки гроба.

---

Да, у меня зацвели оба кактуса) Не зря я смучалась, пересаживая их, а потом еще две недели уродовала пальцы, чтобы вытащить микроскопические иголочки

---

Воины в юбках

Я не притендую на всезнание или что-то похожее, просто мне интересно, многие ли тоже отправляли главных героинь рубить врагов в капусту, одев их в платья?



Я честно поробовала себе это представить, после того, как один раз такое написала. Идет, предположим, эльфийка и машет мечом. В длинном платье. Я сама хожу в широкой длинной юбке и изредка на нее наступаю... А они, занчит, машут мечом... Не принемая во внимание покрой платья, который мог не позволить особо махать руками, я скажу вот что: если еще, например, на замок напали посреди пира, а она вся такая впопыхах схватила папанин меч, то тогда это еще как-то можно объяснить, хотя, наверное, главная героиня все же наступила бы на подол и растянулась бы посреди коридора или еще где-ибудь там. А вот в битву она, главня героиня то бишь, ну никак не может напялить платье... Иначе либо она дура, либо автор не пробовал\а сама походить в чем-то таком...



Это у меня на почве ржача над собственными ляпами: Серкерут у меня находится в Химринге. За неимением карты, я написала, что ее названая сестра приехала к ней из Барад-Эйтель, прям от мужа. Ага, скачала поздно вечером вчера подробную карту Белерианда и самой смешно стало)